voldimar: (Default)


Телефоны экстренного вызова скорой помощи
Горняцкий р-н, Холодная балка095-051-69-49, 066-725-60-03
Горняцкий р-н, "Зеленый"7-71-71, 7-79-71, 7-72-54, 050-977-07-93
Центрально-городская подстанция103, 6-47-91, 095-051-68-00, 066-782-45-75
Советский р-н3-34-03, 095-051-68-01
Червоногвардейский р-н46-03, 46-23-84, 066-547-95-32
пос. Нижняя крынка3-80-03, 095-051-34-31, 066-725-60-01
КП "Макеевский горводоканал"
Горняцкий р-н28-54-37, 050-347-41-61
Центрально-городской р-н050-347-57-62
Червоногвардейский р-н46-21-88, 050-347-57-82
Советский р-н3-03-86, 13-579, 050-347-52-33
Телефоны экстренного вызова милиции 
Дежурная часть гор. УВД102, 22-04-05
Горняцкий райотдел22-44-10
Центрально-городской6-30-02
Советский3-04-07
Кировский21-47-27
Червоногвардейский4-04-64
МЧС города101, 22-10-01
Электросеть (МОРЭС) 
Центрально-городской, Горняцкий, Кировский15-60, 6-31-81, 9-33-17
Червоногвардейский4-17-90, 4-51-70
Советский3-47-20

Телефоны организаций и предприятий, куда необходимо

обратиться в случае возникновения аварийной ситуации

 
КП "Макеевтеплосеть"7-55-21, 7-32-67
Центрально-городской, Горняцкий, Кировский7-32-67
Червоногвардейский4-27-60
Советский3-49-06
ЧП "Макеевкагаз" - 104, 22-35-03
voldimar: (Default)
SmartBoy или Хитрый малый?
(он же Energy Saver, Saving-box, SberBox, SmartBox)

Видимо начитавшись умных книг по электроснабжению промышленных предприятий, лихой предпринимательский украинский ум сочинил невероятный план "развода" соотечественников, полагаясь на каноны вычитанной теории. Ведь промпредприятия, имеющие оборудование с большой индуктивной составляющей, действительно платят за реактивную энергию, которая нагружает линии электропередач и невыгодна для поставщика электроэнергии. Более того, верно подмечена идея компенсации этой энергии. Для того, чтобы разгрузить электрические линии от дополнительной нагрузки существуют компенсаторы реактивной мощности. Ими служат синхронные двигатели, работающие в режиме перевозбуждения либо статические конденсаторные батареи с автоматической или ручной системой управления. Это громоздкие и сложные устройства, рассчитанные под определенное оборудование.

Статический преобразователь SmartBoy по истине чудо-прибор. Ведь он рассчитан на строгий учет реактивной мощности, который даже не осуществляется в быту. Более того, о расчете реальной его эффективности даже в плане компенсации реактива не идет и речи, так как простой маленький конденсатор на неизвестную емкость и в лучшем случае на нужное напряжение не предназначен этого делать. Максимальный эффект, зафиксированный нами при испытаниях в быту - это увеличение тока нагрузки за счет емкостной составляющей тока примененного в нем конденсатора.

Если в будущем введут учет реактивной составляющей энергии в быту, то ее компенсация будет возможна. Но для этого придется применять гараздо более сложные и дорогостоящие устройства, умеющие анализировать параметры сети и нагрузки, а также осуществлять необходимое управление компенсацией при их постоянном изменении. Выводы напрашиваются сами.

Хорошо поискав хоть какие-то плюсы в данном приборе, гордо именуемом статический стабилизатор, можно предположить следующее. В домашней сети все чаще встречаются электроприборы с нелинейной нагрузкой (компьютеры, телевизоры, микроволновки, инверторные кондиционеры). Благодаря им можно выделить еще одну составляющую мощности - реактивную искажения, вызванную высшими гармониками. Данный прибор можно рассмотреть как примитивнейший фильтр высших гармоник. А высшие гармоники создают дополнительные потери в бытовых электросетях и частично через напряжение увеличивают потребление линейных нагрузок. Поэтому такое устройство теоретически может уменьшить активное потребление электроэнергии на 1-2%, но не более. С другой стороны подключение подобного прибора в сеть повышает вероятность резонансных явлений и может дополнительно ухудшить качество электроэнергии в домашней сети (синусоидальность в частности).

via www.elektrostil.com.ua/SB.html
voldimar: (Default)
Did you know that the Russian word for «sock» is «no sock»?
voldimar: (Default)
Однажды перед наступлением нового года эры Дзисе четверо друзей
собрались в бане-фуроси, чтобы снять усталость прошедшего дня и смыть
грехи прошедшего года. Один из них, по имени Такамасу Хирамон, был
составителем календарей и любил, как говорится, время от времени
украсить свое кимоно гербами клана Фудзивара, то есть выпить. Другой
служил церемониймейстером у князя Такэда и звался Оити Миноноскэ. Он
тоже был мастер полюбоваться ранней весной, как пролетают белые
журавли над проливом Саругасима, - то есть опять же выпить. Третий из
приятелей был знаменитый борец-сумотори по имени Сумияма Синдзэн и,
как все борцы, всегда находился в готовности омочить рукав, а то и оба
первой росой с листьев пятисотлетней криптомерии - проще говоря,
выпить как следует. Четвертый подвизался на сцене театра. Но под
псевдонимом Таканака Сэндзабуро он тоже частенько после представления
позволял себе понаблюдать восход полной луны из зарослей молодого
бамбука, что опять-таки означает пригубить чарку.
Распарившись в бочках с горячей водой, друзья решили предаться
общему для всех пороку. Молодой Такамасу предложил выпить трижды по
три чарки нагретого сакэ.
- Холостому мужчине доступны все развлечения, - сказал он. - Но
Read more... )
voldimar: (Default)
Оригинал взят у [info]clear_text в старинная французская сказка
ПРО ЧЕСТНОГО ЖАКА И ГЛУПУЮ ФЕЮ

В одной деревне жил-был парень по имени Жак. Ему уже исполнилось семнадцать, и у него было три мечты. Жить в своем собственном доме, завести себе коня и жениться на красивой девушке.
Однажды он пошел в лес, нарубить дров. Вдруг слышит – кто-то жалобно стонет. Видит: упало дерево и своими сучьями прищемило маленькую фею. Жак схватил топор, обрубил сучки и освободил фею.

Поправила фея крылышки, села на веточку и говорит:
- Спасибо вам, месье. За мое спасение я могу выполнить три ваших самых заветных желания!
- Уй ты! – сказал Жак. – Правда, что ли?
- А то! – сказала фея. – Я – главная королевская фея Франции! Когда король и королева загадывают желания, я их выполняю.
- Раз так, - сказал Жак, - пусть у меня будет свой собственный дом!
И тут же на лесной поляне вырос новый дом. Высокий, с зеркальными окнами, с медной кровлей, с мраморным крыльцом и белыми колоннами.
Жак вбежал в него, но скоро выбежал обратно. Он потирал ушибленное колено.
- Тьфу, - сказал он. – Там такой скользкий пол! А где сеновал? Где коптильня? И главное – где держать корову с теленком? Мне такой дом и даром не нужен.
- Жаль, - сказала фея, и дом тут же исчез. – Что еще ты хочешь?
- Доброго коня! – сказал Жак.
И тут же перед Жаком заплясал белый скакун в драгоценной сбруе.
- Да разве это конь? – возмутился Жак. – Коза какая-то, а не конь! Разве он свезет полную телегу дров?
- Не свезет, - кивнула фея, и конь тоже исчез. – Жак, у тебя осталось третье, самое последнее желание.
- Я хочу жениться на красивой девушке, - сказал Жак.
И в тот же миг перед ним оказалась девушка в атласном платье. У нее были золотые локоны, нежная белая кожа, большие синие глаза, тонкая талия и маленькие ножки в парчовых туфельках. Она протягивала к нему руки и шептала: «О, милый Жак, мой дорогой жених!»
Жак отскочил, как ошпаренный.
- Послушай, главная королевская фея! Ты что, совсем дура? – он даже на «ты» перешел со злости. – Что это за уродина? Девушка должна быть румяная, грудастая и толстопопая! С широкими плечами и крепкими ногами!
Девушка исчезла, а фея вздохнула и улетела.
Но на прощание сказала Жаку «мерси». Все-таки он ее спас, как ни крути.

А Жак посватался к Марго, дочери мельника. У нее ноги были даже больше, чем у самого Жака, а попа – вообще не обхватишь.
Сыграли свадьбу. В приданое Жак получил отличного коня, настоящего битюга. А когда через пару лет мельник помер, спьяну ушибившись головой о каменный жернов, Жак стал хозяином его дома. С коптильней, сеновалом и закутом, где держать коров и телят.
Ну, и хозяином мельницы, само собой.
Наверное, это фея поумнела и помогла Жаку.


voldimar: (Default)
 Елистратов Владимир
Дело было года три назад. Стояла ранняя весна, пахнущая, как всегда, мокрыми собаками. Все текло, чмокало, булькало и сливалось в какой-то тревожный мокрый шелест, похожий на тот, который стоит в голове во время сильного гриппа.
Я шёл с работы домой. На плече - тяжеленная сумка с идиотскими школьными сочинениями (сорок штук), которые надо проверить к завтрашнему утру. В левой руке - пакет с пятью килограммами картошки, в правой - коробка с новыми демисезонными ботинками, на которые копил с лета. Старые ботинки промокли насквозь и от разводов соли стали похожи на старинные географические карты, скажем, XVI века. На правом ботинке угадывались наивно-загадочные очертания мифической Индии, причем с изумрудным пятном Цейлона, посаженным голубем. Левый ботинок вообще представлял неизвестный марсианский пейзаж. И глядя на него, думалось, что жизни на Марсе все-таки нет. 
Темнело. Голова тупо перемалывала все те же сочинения: 
...Чиновник Акакий был рыж, у него была лысина во все литсо, он был полуслепец...
..Печорин весь контрастный. То, если повеет ничтожный сквозняк, он весь задрожит, как банный лист. То вдруг пойдет в темный лес и спокойненько задерёт кабана... Read more... )

voldimar: (Default)




http://kinqfisher.livejournal.com/
voldimar: (Default)
 Елистратов Владимир
На фирме с красивым и совершенно непонятным названием «Мега-транс-глобал-интернейшенел» я проработал недолго. С год. Чем занималась фирма, не знаю до сих пор, даже приблизительно. Судя по названию, чем-то международным и грандиозным. Поговаривали, что фирма специализировалась на волшебном превращении татарской подпольной водки «Салават Юлаев» в британский джин «Бифитер». Чем вам не «транс», не «глобал», не «интернейшенел» и  не все такое прочее? Очень даже «глобал».
Должность моя именовалась длинно и солидно: «старший переводчик-референт регионального отдела по маркетингу, связи с общественностью и стратегическому анализу», сокращенно – спрромсоса. Меня так в отделе и называли – Володька Спромсосыч.
«Стратегический анализ» в основном заключается в том, что мы целыми днями до одурения, переходящего в икоту, дулись на компьютерах в преферанс.
Когда преферанс надоедал, переходили на «связь с общественностью», т.е. чатились с такими же, как мы, виртуальными лоботрясами. Самое сильное впечатление того года: Господи, сколько же на свете пинателей балды! И все, главное, считают, что заняты делом.
Иногда, конечно, общались мы друг с другом и в живую. В отделе нас работало трое, помимо меня.
Во-первых, главный стратегический аналитик отдела Сережа с отнюдь не случайной фамилией Склерозов. Затем – специалист по связям с общественностью Маша Шустик и, наконец, бухгалтер Сима Удочкина. Замечательный коллектив, спаянный, спетый и спитой.
Директора фирмы, моего однокурсника Ашотика Ананяна (теперь вам понятно, как я попал на фирму) мы видели редко. По всей видимости, он постоянно курсировал из Казани в Лондон и наоборот. С залетом, конечно, в Ереван. Это святое.
За год, пока я работал у Ашотика, он заходил в наш офис раз пять. Вернее, закатывался, как мячик, и, отпяхиваясь, спрашивал с певучим армянским аканьем:
- Ара, барев, тунеядцы, как дела? Идут чуть-чуть совсем?..
«Барев» – по-армянски значит «привет».
- Все отлично, Ашот Абрамович, - отвечал Сережа Склерозов, как всегда, забывая, что Ашот никакой не Абрамович, а Арамович.
- Вах, маладцы-шмаладцы, вах, всем пятерку в четверти. Только, ара, сидите, как мышки, не делайте в штанишки, не шюмите, не высовывайтесь, ножьками не топайте, ладошьками не хлопайте, трубку не берите, травку не курите, на всякие там имеймы-шмимейлы не отвечайте, окошьки зашьторьте, с начальством не спорьте, разливайте тихо, тосты – шёпотом, чокаться – не надо. Все, ара, понятно чуть-чуть совсем?
- Все! – отвечали мы шопотом и хором.
- Вай, какие хорошие дети, вай, слюшаются папу Ашота, вай, вот вам паразитам-шмаразитам за это коньяк-шманьяк, прямо не знаю…
Ашотик мурлыкал что-то армянское, оставлял нам ящик коньяка, пяток палок бастурмы, которую Сережа Склерозов по забывчивости упорно называл мастурбой, и пару месяцев мы «жили, как мышки, не делали в штанишки» и тому подобное, то есть четко следовали инструкциям Ашотика. А про преферанс и чаты в инструкциях речь не шла. Не запрещено – значит разрешено.
Зачем мы нужны были Ашотиковой фирме – тайна. Мы пили «шманьяк», лопали «мастурбу» и были очень довольны жизнью.
Но вот однажды Ашотик появился очень озабоченный, какой-то по-особенному деловой и сказал так:
- Ара, барев, Вова – бездельник, зайди ко мне чуть-чуть совсем…
Я чуть-чуть совсем зашел в кабинет Ашотика. Ашотик ел лаваш и запивал его мацуном.
- Слюшай, Вова-друг, - сказал он, - ты в английском языке что-нибудь понимаешь чуть-чуть совсем?
- Совсем чуть-чуть – да, - честно ответил я. Он у меня был третий, после испанского с французским, которые я тоже, честно говоря, забыл. Я вообще-то и по-русски-то…не очень.
- Слюшай, Вова-прохиндей, я тебе поручаю ответственное дело. Хватит уже своей мордой-шмордой компьютер пугать, всякие там преферансы-шмеферансы разводить. Значит так, ара Вова, я женюсь.
- Поздравляю, Ашотик… А…
- Поздравлять будешь потом, а теперь слюшай папу Ашота… У меня теперь будет тесть… Знаешь что это такое? Хотя бы чуть-чуть совсем…
- Нет, я только тещу знаю…
- Вай, сирота, вай, бедняга-ара!.. Ну, ладно… Мой будущий тесть – дядя Тигран… Вай, какой человек! Не человек – орел. Арцив… Арцив – это орел по-армянски. Но он, Вова, как тебе сказать…простой, понимаешь?.. Дикий чуть-чуть совсем. Каменотес из Ленинакана… Он был только: Ленинакан, Кировакан, Октемберян. Один раз был – Ереван. Все. Ты, Вова, спросишь, зачем мне бедная жена? Вах! Жена должна быть: бедная, здоровая, трудолюбивая. И вот я, Вова, хочу отправить дядю Тиграна отдохнуть за границу. С тобой. Мне, сам понимаешь, некогда. Значит – с тобой.
- Почему со мной?
- Во-первых, ты мой самый закадычный ара. Во-вторых, ты умный и смелый, как арцив. Красивый и добрый, как арагил. Арагил – это птица-цапел…то есть аист. В-третьих, хватит тебе дурака валять, у тебя уже от коньяка шморда опухла, как будто тебя пчелы покусали совсем чуть-чуть. Ты уже, Вова-шмавова, от безделья скоро животным станешь. Съезди на курортик с дядей Тиграном, в море поплаваешь, в ресторанчике покушаешь, в музейчике позеваешь…
- А может, лучше его с какой-нибудь девочкой послать? С девочкой-то приятней. Чего ему на мое мурло-то смотреть? Может, лучше с девочкой? Вон с Машкой или с Симкой…
- Нет, Вова. Все эти Машки-Уралмашки, Симки-Цусимки – это все не то… Дядя Тигран на девочек не согласен.
- Э-э-э…
- Да нет, не то. Как тебе не ай-ай-ай, Вова-бесстыдник! Год назад, Вова-трус, дядя Тигран похоронил свою жену, тетю Нанэ… Вай, какое горе! Сорок лет вместе! Сорок! С тех пор дядя Тигран с женщинами не разговаривает. И в их сторону даже не смотрит. Ай, тетя Нанэ, тетя Нанэ!.. Какая была женщина! Красавица! Царица! Богиня! Сто пятьдесят килограммов! Метр двадцать в талии!
- Ух ты!
- Да, Вова, такие ленинаканские женщины затмевают буквально все! Какое горе для дяди Тиграна! Вай-вай-вай! В общем, поедете на Мальту. Завтра оформим этот, как его…шмапаспорт. Полетишь в пятницу. Возражения отклоняются. Иди, работай, Вова-дармоед.
С дядей Тирганом мы познакомились прямо в аэропорту. Замечательный старикан. Добрый. Спокойный. Волосы растут отовсюду, кажется, даже из глаз и из зубов. По-русски дядя Тигран понимал не очень хорошо, но объяснялись мы легко: жестами, улыбками. Слов сто, впрочем, по-нашему дядя Тигран знал. Самых неожиданных. Но об этом ниже.
Когда из Мальтийского аэропорта по левой стороне ( на Мальте левостороннее движение) мы ехали на такси в наш отель, дядя Тигран очень скептически смотрел на Мальту за окном.
- Ленинакан лючши, - повторил старик несколько раз. Каждый раз - всё увереннее.
В принципе, я согласен с дядей Тиграном. 
Что такое Мальта? Та же Армения, только похуже, хотя и окруженная морем. Горы – пониже. Краски – пожиже. Озера Севан нету. А так – всюду тот же камень, все из камня. Только тут не базальт, мрамор или туф, а мягкий известняк. Деревья все перекрученные, как черные трусы, которые только что выжимали после стирки. Зелень – темная, вымученная, словно пыльная. Скалы, каменоломни, катакомбы, стены… Правда, красивая бегония. «Лошак» по-армянски. «Лошак – хорошо», - улыбался дядя Тигран.
Мальтийская лира – почти два с половиной доллара. Не замечаешь, как деньги тратятся. Лиру туда, лиру сюда – глянешь, ничего и не осталось.
Мальтийцы – удивительный народ. Странное сочетание финикийско-семитской хитрости (они как-никак потомки финикийцев) с английской надменностью. Настоящий мальтиец тебя сразу обязательно обсчитает, на всякий случай, а потом, когда ты его уличишь – неподдельно обидится. Как лорд. Гордое такое, с достоинством, джентльменистое жулье. Хотя и симпатичное.
Море, которого раньше дядя Тирган никогда не видел, ему не очень понравилось. Перед тем, как зайти в море, он сказал: «Мек, ерку, ерек…» Значит: раз, два, три. И окунулся с головой. Потом вынырнул, недовольный и весь в мокрой шерсти, как ризеншнауцер.
- Пирисаленый, - повторил он несколько раз, отплевываясь.
Когда пора было есть, дядя Тигран говорил:
- Пошьли духан.
Мы шли в «духан». Из мальтийских блюд я знаю только тушеного кролика. Мне не понравилось. Дяде Тиграну тоже:
- Зачем дохлый мясо кушать? Аршта есть? – спросил он.
Аршта – это армянская лапша. Аршты, конечно, у них не было. Откуда у них, убогих, аршта? Я заказал спагетти с дарами моря. Дядя Тигран поковырялся в спагетти, потыкал вилкой в ракушки:
- Зачем вареный сопель в шелуха кушать?
Не пошли дары моря у дяди Тиграна. 
День на третий я начал волноваться: дяде Тиграну на Мальте явно не нравилось. Получалось, что как бы я виноват. Хотя – какая тут моя вина, что «Ленинакан лючши»? Особенно его раздражали немки, загоравшие без купальников.
- Зачем шмасиську наружу показал? – ворчал он. – Совсем стыд потерял. Вай, вай, скоро ачуч-пачуч будет.
«Ачуч-пачуч» – опять же по-армянски. Из древней армянской мифологии. Когда грешные люди, все время уменьшающиеся в размерах, станут от своих грехов совсем-совсем малюсенькие - и наступит конец света.
Я возил дядю Тиграна на остров Гозо, на тот самый, где якобы жила нимфа Калипсо и где семь лет, пардон, блядовал Одиссей. Хороший остров, но дядя Тигран его не одобрил:
- Кировакан лючши.
По древним городам Медина и Рабат дядя Тигран бродил мрачный:
- Октемберян лючши.
В столице Мальты Ла Валетте, в китайском «духане», разумеется, не оказалось любимой дядей Тиграном толмы, то бишь армянских голубцов в виноградных листьях, а классическая китайская утка с апельсинами у него явно не пошла, как и спагетти:
- Зачем гус в мандарин макал? Ты еще бы ворона в цемент замакал…
Когда шли из китайского ресторана, дядя Тигран остановился напротив стройки и долго смотрел на какого-то малорослого потного мальтийца, который отчаянно долбил молотком известняк. Известняк не поддавался. Дядя Тигран сокрушенно покачал головой, потом сказал:
- Зачем малаток как расческа держишь?
Подошел к мальтийцу, взял своей волосатой лапищей молоток, три раза четко долбанул по камню:
- Мек… ерку… ерек… Понял?.. Чибурашька. Тибе ни с камень работать нада. Тибе питички из пиластилин лепить нада. Вах! Совсем ачуч-пачуч скоро будет.
В отеле мы пошли в сауну. Там – совершенно голые немки. Будто сговорились. Сидят, ржут, как лошади. Дядя Тигран плюнул на печку, которая тут же зашипела, как факс, отвернулся, проворчал про немок:
- Зачем они мне свой маленький голый вещь показал? А? Если я им свой большой голый вещь покажу, они мертвый заикаться будет…
Из сауны пошли в джакузи. Дядя Тигран посидел в нем, посопел сквозь шерсть на лице, вылез:
- Зачем горячий лужа булькал? Зачем вода попа бил?
- Это массаж, чтобы расслабиться, отдохнуть, - объяснял я.
- Вах! Совсем человек плохой стал, как свинья, лужа отдыхал. Ачуч-пачуч идет. Вах!
Я был в отчаянии. То, что Ашотик меня уволит как не справившегося с, можно сказать, интимным заданием, - это у меня уже не вызывало никаких сомнений. Оставалось дотянуть пару дней до конца позора. А уж там хоть ачуч-пачуч.
Но тут произошло чудо.
За сутки до отлета я с горя завел дядю Тиграна в музей. Решил культурно помучиться. Музей – археологический. Черепки всякие, осколки. Хлам тысячелетний. Сор истории. Отбросы вечности. Скука – смертная. Я когда попадаю в такой музей, у меня сразу состояние, как будто…ну как сказать? Представьте себе, что вы – после долгого авиаперелета, не выспались. Плюс: сильно ударились головой, например, об дверку шкафа. Зачем-то выпили две таблетки феназенама. И скоро будет гроза (в смысле – перепад давления). То есть впадаешь в сон, похожий на кому.
И вот бродим мы с дядей Тиграном в культурной коме среди всех этих черепков, как бомжи по свалке. И вдруг дядя Тигран остановился как вкопанный против одной витринки. Губами шевелит, чего-то такое ворчит, бубнит. А потом на весь зал в голос: 
- Вах, Нанэ, моя Нанэ! Вах, лошак моей души! Вах, горе мне! Вах, серум, серум…
И дальше – чего-то по-армянски. Явно про чувстра.
Стоит, плачет, шерсть на лице и на груди вся мокрая. Сотрясается в рыданиях каменотес, гладит витрину.
Смотрю: в витрине – знаменитые мальтийские бабы, богини плодородия. Самые древние в мире скульптуры. Штук шесть. Одна сидит, другая полулежит, третья- стоит. И так далее. Вылитые тети Нанэ. Кустодиевских купчих знаете? Так вот мальтийские раза в три шире. Настоящие ленинаканские карсавицы, из тех, что все на свете затмевают. Вах!
Отплакался дядя Тигран. Пошли мы по сувенирным лавкам. Скупили всех мальтийских баб, какие были. Вечером дядя Тигран расставил баб в номере, с каждой подолгу беседовал, чего-то доказывал, вспоминал. Не знаю, о чем он с ними говорил. По-арямянски не понимаю. Что-то явно про жизнь. Гладил их, целовал, а с одной бабой даже поругался слегка. Помнишь, дескать, как в одна тысяча пятьдесят девятом году ты мне аршту пересолила?.. Вай, позор тебе, женщина! Ну да ладно, иди мацун готовь…
Прилетели мы с дядей Тиграном в Москву. Все хорошо. С фирмы, правда, я уволился, потому что фирмы не стало: перестал отчего-то народ пить татарский «Бифитер». На другую фирму устроился. С Ашотиком мы видимся. С дядей Тиграном тоже. У них весь дом уставлен мальтийскими тетями Нанэ. Жена у Ашотика – скромная, трудолюбивая, Ашотика слушается. Она – шестая, последняя дочка тети Нанэ, Царство ей небесное. Армяночки в юности все стройненькие, худенькие, глазастенькие. Но уже по всем приметам сейчас понятно: лет через десять будет у Ашотика настоящая тетя Нанэ, прекрасная, как лошак. Большая, как счатье. Жемчужина Ленинакана. Сто двадцать в талии. Богиня. И Ашотик явно не против. 
И я вот что хочу сказать. Чуть-чуть совсем.
Я далеко не сентиментальный человек. Скорее, наоборот. Но вспоминая историю дяди Тиграна и тети Нанэ, понимаю: есть все-таки на свете, извините за пафос, настоящая любовь. Не все эти розы-шмимозы-сексы-шмасексы…Нет. Любовь на всю жизнь. И на эту, и на загробную - для тех, кто в нее верит. Сильная, как каменотес дядя Тигран, и большая, как мать шестерых детей тетя Нанэ. А если такой любви вдруг не станет на земле – ачуч-пачуч нам всем. Вах! 


voldimar: (Default)
 Елистратов Владимир
Если вы меня спросите, что я люблю на свете больше всего, я, не задумываясь, отвечу: «чай».
Потом, конечно, я одумаюсь, встану по стойке смирно и, смахнув мутный кабошон скупой мужской слезы, тихо и многозначительно произнесу: «Родину». Потом еще раз одумаюсь и начну тараторить: «Маму… папу… сына… жену…» В общем, буду вести себя в точности, как герой Виктора Драгунского, Мишка Слонов, который любил все съедобное, «а еще котят и бабушку».
Но я действительно очень люблю чай. А если вы спросите меня какой: черный или зеленый, я демонически расхохочусь вам в лицо. Как расхохотался мне в лицо десять лет назад мой приятель китаец Жуй. Ниже вы все поймете. Начну по порядку.
С Жуем я познакомился в самом начале нынешнего тысячелетия. Было, как сейчас помню, пятое января 2000 года. Позади – почти недельный алкогольно-гастрономический забег. С препятствиями в виде внезапных и обильных, как январские снегопады, диарей.
Кажется, что всё, включая кактус и кошку Мотю, пахнет оливье и коньяком. Живот очень мешает обуваться. Чтобы зашнуровать ботинок, приходится лечь на кровать, отклячив ногу назад, изогнуться, как матерая стриптизёрша, и вот так, пыхтя и шепча что-то из ностальгических подворотен твоего детства, ворожить дрожащими влажными пальцами.
Очень не хочется смотреть в зеркало, на этого красномордого небритого деда Мороза, на этот портрет столетнего Дориана Грея.
Вечером пятого января я наконец дополз до своего родного спортивного центра. В зал я, конечно, не пошел, потому что ничего тяжелее фужера и дольки лимона поднять был не в состоянии. И – опять же – там кроссовки надо зашнуровывать. А кровати нет.
Плюхнулся в бассейн. Сделал два изящных гребка стоя. Отдышался. Пару раз зашел в сауну, один раз в хаммам. Лег в шезлонг. Жду, когда начнется просветление. Рядом, на соседнем лежаке, мужчина явно китайской наружности. Смотрит на меня то ли хитро, то ли весело. Явно хочет поговорить. Я тоже не против, чтоб отвлечься от похмельной рефлексии.
- С Новым годом! В сауне довольно жарко, – сказал китаец. Он говорил совсем без акцента. Только звук «ж» у него был немного похож на английский «r». Чисто китайская фишка.
- И вас также… Да, не холодно… Только ведь ваш Новый год нескоро.
- Это неважно. У меня на родине говорят: календарь - на стене, праздник - в душе.
- Неглупо. Вы из Китая?
- Да. Хотя я давно живу в Москве. Бизнес…
- Понятно. Вы отлично говорите по-русски.
- А что делать?.. Приходится. Меня зовут Жуй.
- А меня Владимир.
- Очень приятно.
- Аналогично.
Я повернулся в лежаке, отпыхтелся, икнул и шепотом вспомнил маму. Всё-таки очень, согласитесь, утомительное сочетание зудящей, как подстанция, похмельной лобовой мигрени, одышки и изжоги. Только чуть-чуть отпустит голова – здравствуй, изжога, переходящая в одышку, едва стихнет одышка с изжогой – здравствуй, икота, возрождающая головной зуд. И все по новой. Замкнутый круг какой-то.
- Да, пятое января – трудный день календаря, - понимающе улыбнулся Жуй.Read more... )
voldimar: (Default)
За ужином, как всегда, собралась вся дружная семья Штукиных: Леночка Штукина, двенадцати лет, хулиганка с глазами цвета аквамарин, папа Штукин (папа Вася), мама Штукина (мама Тася) и бабушка Штукина… Вернее, она была, конечно же, никакая не Штукина, а Кузнецова. Как и мама Тася, пока не вышла замуж за Васю.
Папа Вася называл бабушку то Серафимой Сергеевной, то мамой, то дорогой тёщей. А когда мамы и бабушки не было, а был, например, я, он называл её вторсырьем или Шапокляк Моджахедовной. А ещё любил вспоминать, что рядом с их дачей, по Можайке, находится кузнецовская свиноферма, откуда, как он говорил, "и берет свое начало славный род Кузнецовых". Это шутка, конечно. Добрая.

Да, забыл! Еще на ужине у Штукиных был я. Потому что мы с Васей целый день доводили до ума квартальный финансовый отчет. А поскольку у меня дома под конец квартала появился новый холодильник, а у Васи - посудомоечная машина, квартальный финансовый отчет нашей фирмы до ума доводился с трудом. Пришлось мне остаться ужинать у Штукиных.

- Ну что, Леночек, как дела в школе? - спросил Вася. - Морду вытри. Вся в кетчупе, как у Фрэдди Крюгера… Да не рукой… И не скатертью… а салфеткой. Вот так. Как, спрашиваю, дела в школе?
- Нормально, - ответила Леночка, вытирая кетчуп с носа.
- Как математика? - спросила мама Тася.
- Нормально.

Леночка держала в обеих руках по куриной ноге. И по очереди от них откусывала, макая в кетчуп.

- А нельзя сначала одну ногу съесть, а потом другую? - то ли интеллигентно, то ли ехидно поинтересовалась Серафима Сергеевна. - А не жрать, как хряк помои. А?
- Не, нельзя, - ответила Леночка, любовно глядя на куриные ноги. Так вкуснее.
- Ну, а литература как? - спросил папа.
- Родная речь, что ли?
- Да, да, родная речь как?
- Нормально.
- Да что у тебя все "нормально" и "нормально"! Можешь ты хоть одно слово по-русски сказать?! - слегка взорвался папа Вася.
- А я что, по-вьетнамски, что ли, говорю?

Вася кхэкнул, покачал головой и обратился ко мне:

- Совершенно не учатся в наше время дети. Ни черта не делают. Курицу вон шамают - и всё. "Нормально"… Вот мы - действительно! - учились! Помнишь, Вовк, как мы учились? А? Это ж… как стахановцы. Взял книгу, прочитал, сразу - хвать другую. Прочитал - хвать третью… Помнишь?

- Помню, - сказал я.

Не фига, помню, не делали. Васька про Толю Клюквина год книжку мурыжил. А потом, не дочитав, потерял. Библиотечную. И его выпороли. После школы мы, помню, по восемь часов на улице торчали. На пустыре или на катке - в зависимости от времени года.

- То-то же, - продолжал назидательно вещать папа Вася. - Зубрили ведь! Зубрили как проклятые - и математику, и родную нашу русскую речь, и это…общество…как его?.. ч-ч-черт!..Где про центральный демократизм…
- Демократическмй централизм, - сказал я. - Обществознание.
- Во-во… Обществознание. А эти, - он кивнул в сторону Леночки, - куроеды… ни-че-гошеньки не делают. Вот вы сейчас по родной речи что читаете? А? Конкретно?
- "Банзая" прошли, - ответила Леночка, макая правую ногу в кетчуп. Куриную, конечно, не свою.
Read more... )
voldimar: (Default)
Внезапно оказалось, что я не могу сказать где находятся некоторые страны. Поэтому нашел себе шпаргалки. Может кому нибудь тоже пригодится.
political world map 






voldimar: (Default)
Карфаген должен быть разрушен.
Катон Старший

...И милость к падшим призывал.
А.С. Пушкин

Моего сына зовут Даня. У Дани есть друг, самый-самый лучший в мире — Костя. Оба учатся в 3 «А». Друг друга они называют так: Костик и Даник. «Для похожести».
Созвоны начинаются с самого утра, перед школой.
— Пр-р-ривет, Даник!
— Здор-р-рово, Костик! Как дела?
— От-т-лично! Слушай, Даник, пойдем сегодня Хомяку в глаз дадим? После инглиша. И Дуле заодно...
Хомяк — это кличка Вовки Клубникина. Гад страшный. Ничего святого: списывать не дает, чипсами не делится. А Дуля — это Петька Дулин, хуже Хомяка. Скажешь ему: «Дуля, дай картридж для сети поиграть». А он выставит фигу с языком и приплясывает, как придурок. Ну как такому в глаз не съездить?!
— Пойдем, Костик. Только чур я бью Хомяка.
— О'кей, Даник. А я бью Дулю.
— Ага...
Пауза. Костик о чем-то напряженно размышляет. После паузы:
— Слушай, Даник, а ты Хомяка в какой глаз будешь бить?
— В правый, Костик. В левый я его уже бил. В среду, после информатики. Нет, вру, после чтеши.
— Тогда, Даник, я Дуле в левый задудоню, ладно?
— Йес, Костик. Только ты его бей сильнее, а то у него морда жирная, глаза глубоко запрятаны, не пробьешь.
— Не бэ, Даник, пробью.
— Ну, пока, Костик.
— Пока, Даник.
Поговорили ангелочки.
Даник пониже Костика ростом. Глаза голубые, уши розовые. Характер — нечто среднее между макакой и пираньей. Костик повыше, глаза карие. Уши тоже есть. Большие, красивые, с прожилками, как кленовые листья в сентябре. По поведению Костик — что-то вроде гибрида саранчи и рыси.
Игры у них такие, что после получаса какой-нибудь «крутовастенькой войнушки добрых годзилл с чеченскими нинзя-мутантами» мамы целый час сушат Даника и Костика феном. Сверху до низу. Даникова мама — Костика. Костикова мама — Даника. А потом сушат себя, потому что очень нелегкое это дело — сушить феном дикую рысь или воинственную макаку.
Словом, дружба у них страшная. Разлуки, больше чем на сутки, исключены.
И вот мы, четверо родителей, решили вместе съездить отдохнуть. И взять с собой, конечно, Даника и Костика.
Долго думали, куда поехать. И в конце концов сошлись на Тунисе. Там спокойно, все относительно недорого. Море опять же. А заодно и Карфаген, культурка какая-никакая, история. Собрались, поехали.
На паспортном контроле рыжая пограничница, похожая на лису Алису, сделала очень серьезное лицо и строго спросила Даника:
— Цель поездки ?
Голова с розовыми ушами, не моргнув глазом, ответила:
— Ящериц ловить.
На тот же вопрос Костик отреагировал еще короче:
— Надо.
Летели замечательно. Волшебно летели. Сначала Даник и Костик напились всяких напитков. Немного посоревновались, но больше, чем по шесть стаканчиков, не вышло. Плотно поели, с уважением пощупали друг у друга животики, поглядели в окошко на облака. Облака красивые, вроде пены для ванной. Вздремнули. От красивости, типа облаков, всегда в сон клонит. Потом побегали но проходам. Поболтали со стюардессами про покемонов. Позанимали очередь в туалет (все-таки двенадцать стаканчиков на двоих!) Глядишь, время и прошло.
Прилетели, расселились. Живем.
Арабы в отеле все время улыбаются и норовят погладить Даника и Костика по голове. Даник и Костик, когда их гладят, не сопротивляются, но в знак независимости корчат рожи. Даник достает языком до подбородка и закатывает глаза ко лбу. Костик раздувает щеки и скашивает глаза к переносице. Даник называет свою рожу «пьяный бабуин», а Костик — «сова-алкоголичка».
А вот оно и море! Доброе, теплое, плещется, пускает пузыри, шипит. Хорошее.
Можно с визгом убегать от волны. Можно вместе закопаться в песок, лежать и громко петь какую-нибудь смешную песню. Очень подходит:
Пусть всегда будет водка,
Колбаса и селедка,
Огурцы, помидоры,
Вот такие мы обжоры!
...Победоносно оглядываться по сторонам и хохотать. От гордости за собственную смелость. Вот, мол, мы какие! Знай наших!
Иногда прилетают альбатросы. У альбатроса крылья — прямоугольные. Похоже на археоптрикса из детской энциклопедии. Страшновастенький. Но не очень.
Еще одно удовольствие — ящерицы. Этих, как крабов, можно ловить шапкой. Правда, неясно, что с ними дальше делать, когда поймаешь. Ну, можно хвост оторвать: все равно ведь новый отрастет. Хватаешь ящериц, а они рты открывают, как папы после пробежки. Смешные. В смысле — не папы, а ящерицы. Хотя и папы тоже смешные.
Еще есть жуки. Черные, блестящие, как нос у собаки Бимки. Только нос у Бимки мокрый, а жук — сухой. Засыпаешь его песком, в смысле жука, а он вылезает. Опять засыпаешь — а он снова вылезает. Самое интересное — неизвестно, откуда вылезет. Хитрый жук.
Иногда арабы проводят по пляжу верблюдов. Верблюды пахнут бомжами. Ничего верблюды.
В общем, хорошая страна Тунис. Все тут есть, не соскучишься. И покушать можно здорово. В шведском столе. Кушают здесь Костик и Даник много. Это тебе не домашняя каша, где, как говорят, самая сила в последней ложке. Тут демократия. Вали на тарелку чего хочешь. Папы с мамами добрые, доедать ничего не заставляют. Круто. Так бы всегда.
Даника и Костика уже знает весь отель и его окрестности. Французы радостно кричат им: «Салю!» Американцы — «Хэлло!» Итальянцы — «Чао»! Китайцы — «Ни хао!» Арабы — «Салям!» Костик и Даник машут всем, как родным, отвечают хором: «Приветик!» Иногда — «Салямчик!»
Даник и Костик с гостиничным техником Махмудом (где они его нарыли?!) уже слазили на крышу отеля. Спели там песню Бабы-Яги из художественного фильма «Новогодние приключения Маши и Вити». Помните:
Не летать тебе на воле,
Голубь сизокрылый!..
Даник и Костик уже восемь раз катались на верблюде. Бесплатно.
Костик и Даник знают по именам всех, со всеми здороваются, ходят ко всем в гости. Наши номера завалены всякими подарками и сувенирами. Американскими, японскими, испанскими. Есть даже чешская пивная кружка и перуанская дудочка. Кена называется. Раньше не знал.
Костик и Даник — завсегдатаи дайвинг-центра, сауны, супермаркета, автостоянки, баров и яхт-клуба. Их везде бесплатно, по какому-то магическому блату, кормят, поят, катают, фотографируют, задаривают подарками. И Костик и Даник, как домовитые хомяки, все это по-деловому пьют, жуют и тащат в дом. Придется купить еще один чемодан. Для даров. Ощущение такое, что мы не скромно слетали в Тунис, а совершали кругосветное путешествие, причем несколько раз.
Даник и Костик все время двигаются. Они не умеют ходить — они только бегают. Размахивая руками, как мельницы, и издавая боевые вопли, от которых шарахаются верблюды и мотоциклисты.
Это — наши дети.
Если наши дети решили есть колбасу — они Едят Колбасу. Если они решили немного попить фанты, а потом сразиться на палках — они Пьют Фанту и Сражаются На Палках. Вы понимаете? Конечно, понимаете.
«Их» дети — немецкие там, или японские, — это не дети, а экспонаты музея восковых фигур. В лучшем случае — коалы. Их дети умеют спокойно стоять, лежать и сидеть. Сказали ему «стоять» — он стоит. Сказали «сидеть» — сидит, как цыпа. А нашему чего не говори — все носится, только розовые молнии от ушей сверкают.
— Ганс, пожалуйста, иди и вымой руки, — говорит немецкая мама. — А то у тебя будет много микробов, и ты заболеешь опасной болезнью.
— Хорошо, мутти, — говорит Ганс, идет, моет руки (с мылом!), возвращается, садится и продолжает неторопливо листать, скажем, каталог одежды.
С Костиком и Даником такие штуки не проходят. Потому что, если послать их мыть руки, то они могут затопить отель. Подумайте сами: как же можно мыть руки, если не брызгаться, открыв все краны на полную мощность, и если по очереди не зажимать их, устраивая фонтанчики. А потом не напустить воды в ванну, не вылить туда весь шампунь, не покидаться пеной, не устроить «морскую войнушку микробов-мутантов с покемонами-роботниками»...
Наши дети не умеют стоять, сидеть и лежать.
Стоя (на одной ноге) — надо изо всех сил махать другой, а заодно и крутить головой, до тех пор, пока не упадешь. Потому что упасть — это смешно.
Сидя — надо елозить, потому что две половинки попы должны работать по очереди. К тому же просто сидеть половинкам на стуле — скучно, им будет гораздо веселее, если подсунуть под них ногу, а второй ногой — быстро-быстро болтать под столом.
Лежа... Вы видели, в каких позах спят наши дети? Такие позы умеют принимать только китайские цирковые артисты.
Дней через пять мы вместе поехали на экскурсию. Монастир, Сфакс, Сус, Кайруан... Очень все интересно.
Сама столица — Тунис — тоже хорошая. Поплутали по Медине, старинной арабской части города, зашли в Сук — район-базар. Тут вас, конечно, сразу берет в оборот какой-нибудь проворный араб, который начинает играть роль заботливого экскурсовода. То есть водит туристов по лавкам своих же родственников и приятелей, за что, ясное дело, получает проценты, а потом просит денег еще и с вас — за работу. Да и не жалко. Только он очень мешает: общается, тараторит чего-то.
К нам тоже пристал один такой попрыгунчик-стрекозел. Но получил в качестве объекта общения Костика и Даника, которые накануне оч-ч-чень хорошо выспались в автобусе и были особенно, так сказать, жизнеутверждающе настроены. Не буду дальше рассказывать. Куда вот только араб делся, до сих пор не пойму...
Последним пунктом нашего экскурсионного тура был Карфаген, столица древних финикийцев, или, согласно Костику и Данику, фиников.
Самое забавное в Карфагене то, что рядом с ним находится президентская резиденция. И вас строго-настрого предупреждают, чтобы вы не направляли свои фотоаппараты и видеокамеры в ее сторону. Если направите — может выйти грозный охранник и отнять пленку. Очень страшно. Представляете, если бы у нас так было: сфотографировал Кремль — в кутузку. Молодцы тунисцы: ценят своего президента.
Как известно, Карфаген был разрушен римлянами. Целиком. Это западники всегда умели и умеют. Они насчет того, что «Карфаген должен быть разрушен», или там ковровой бомбардировочки — мастера. Поэтому, строго говоря, экскурсия в Карфаген — мираж, фикция. На месте бывшей столицы финикийцев есть развалины римских построек. Довольно поздние и неинтересные. Единственное «карфагенское» в Карфагене — это такая каменная яма, дыра. Где-то метра полтора-два в диаметре. И метра четыре глубиной. Подходишь к ней, а экскурсовод говорит: «Посмотрите, дорогие друзья, вот в эту замечательную яму. Там, на дне, лежит камень. Видите? Серенький такой. Так вот есть версия, что это единственный уцелевший от Карфагена камень. Хотя это и не точно. Потому что если римляне решили Карфаген ликвидировать, то кирпичей, в принципе, остаться не должно».
Смотришь в дырку и думаешь: «Ни фига себе!.. Хорошо все-таки, что у нас есть ядерное оружие...» Но это так, в сторону.
Подошли мы к яме. И Костик с Даником тоже подошли. Вернее, подбежали, размахивая руками, как пропеллерами.
— Это чего за бульник? — спросил Даник, тыкнув розовым пальцем в одинокий карфагенский камень.
— Это, понимаешь ли, Даник, единственный камень, который остался от целого города Карфагена, — ответил Костин папа. — Римлянин Катон сказал: «Карфаген должен быть разрушен», — ну вот римляне и разрушили Карфаген, и от него ничего не осталось.
— Как это?!. — сказал Костик. — А финики?
— Финикийцев всех убили, Костик. Всех до одного.
Последовала предгрозовая пауза.
— Вот г-г-гады! — закричал Даник. — Карфагешу нашу разрушили! Римлюки позорные!
— Хомяки проклятые! — крикнул Костик. — Смерть римлюкам!
— Бей римлюков! — крикнул Даник. — Кия!
Костик и Даник стояли розовые, влажные от злости, кулаки сжаты, глаза горят, губы трясутся, даже волосы на макушках нахохлились. Один хохол белый, другой черный.
Мы, взрослые, просто даже и не ожидали такой реакции. Мы думали наши дети тут же начнут радостно играть в «Карфаген должен быть разрушен», или там в «крутую замочиловку фиников».
Но нет. Всю оставшуюся неделю в Тунисе наши дети играли в «Рим должен быть уничтожен до единого камешка», в «смелые финики мочат лазерными мечами Катопа Старшего», в «добрые финикоши и карфагеши отоваривают классными приемчиками хомяков-римлюков» и т.п.
И вот я себе думаю: все-таки мы очень-очень хорошие. Добрые мы. Даже несмотря на то, что мы иногда плохие и не всегда моем руки и ноги, не умеем спокойно лежать, сидеть и стоять, потому что у нас шило во всех местах, включая голову, ловим ящериц и отрываем им хвосты, потому что они все равно отрастут, пугаем своими первобытными воплями верблюдов и мотоциклистов, поем «Пусть всегда будет водка, колбаса и селедка..."
Несмотря на все это, мы все-таки всегда не за тех, кто сильный, а за тех, кого обижают. Это у нас в крови. Генетическое это у нас — «милость к падшим призывать».
Генетическое — и роковое, судьбоносное. И дети наши такие же. Хорошие. Добрые.
Кстати, через полгода мы съездили в Рим. С Даником и Костиком. И во что, вы думаете, играли наши дети па родине Катона Старшего? В «добрые римские телепузики-катошки крошат в капусту вандальских динозавров».
И это правильно. И слава Богу, что все это — так.

Владимир Елистратов.
voldimar: (Default)
Сказать, что в августе в Турции жарко, значит ничего не сказать. Поэтому больше о жаре – ни слова. У бассейна появляется стройная, худенькая девушка. Белые прямые волосы под пажа, в движениях – изящно-упругая гибкость танцовщицы. Кажется, русская. Так и есть. К ней подходит мужчина, видно, муж, и говорит: "Ну чего?"
Ему лет тридцать пять. Не меньше ста сорока килограмм веса. Метр девяносто-девяносто пять. Хищные, плотоядно вывернутые губы. Сладострастный нос. Живот такой, что сразу хочется шлепнуть по нему чем-нибудь плоским и звонким. От него исходит мощь, как от насоса.
Через полчаса мы знакомимся. Он представляется примерно так: "Меня зовут Ренат. Я московский татарин. Но я пьющий татарин. Здесь нет нормального пива. "Эфес" – это не пиво, а моча Дэн Сяопина... Нормальное пиво – это "Туборг". "Туборг" в Турции отсутствует как класс. Турки душат нас своим "Эфесом", как курдов. Виски здесь тоже не виски, а водка можайского розлива. Вчера я выпил всего-то одну бутылку, а сегодня у меня болел череп. Не голова, а именно череп, кость. Это не отель, а крематорий... Это называется анимейшн? – Он тыкает своей указательной сарделькой с золотым перстнем в двух полудохлых турков, сонно перетаптывающихся на сцене под песенку про Барби. – Это не анимейшн, а группа "Геморрой". Вы бы посмотрели наш номер. Это карцер. Кровать, кресло, столик, остального места – на полменя. Кровать тоже для полменя. Кресло – для моего кулака. А их шведско-турецкий стол? Вы когда-нибудь видели такое разнообразие вариантов тюремной баланды? Посмотрите на меня. Что я буду есть?"
Ренат, пионово-розовый, потный и злой, говорит долго и страстно. Его жена Оля, пытаясь обнять супруга и трогательно картавя на "р", повторяет скороговоркой:
– Успокойся, Ренатик, не волнуйся, Ренатик, все нормально, Ренатик...
Она, обнимающая Ренатика, похожа на бабочку, расправившую крылья на вековом дубе.
Ренатик не унимается, рычит на весь бассейн:
– Я пьющий московский татарин! Мне надо выпить. А что я буду пить? Этот коктейль в баре? Эту смесь "Солнцедара" с водой из канализации? Вчера, после прилета, я достал все, что было в минибаре, и слил в один стакан. Получился коктейль "Взятие Измаила". И что же? Легкое утоление жажды. Это называется отель "пять звезд"? Это отель "пять пинков в живот"... Я пьющий татарин...
И так далее.
Десять дней отдыха мы проводим вместе.
Удивительно колоритная пара. Особенно Ренатик. Любую речь он завершает словами: "Заявляю это как пьющий московский татарин!" Или: "Даю слово пьющего московского татарина!"
Слушать его можно часами. Он как-то особенно, нетрезвым татаро-московским оком, видит мир. Не критически, нет. Как-то с обратной, другой, запредельной стороны.
Особенно прекрасен он за столом. Каждый день мы обедаем в маленьком ресторанчике с тростниковой крышей, обдуваемом легким ветром с моря. Ренатикова туша – в центре ресторанчика. Ренатик возвышается над столом, как Ататюрк, папа всех турков. С турками он говорит по-русски. Понимать его – это их проблема. "Гаврила, к ноге!" – так подзывается официант, пожилой турок, напоминающий спившегося пирата.
Ренатик делает заказ для всех нас. Возражать ему нельзя.
– "Туборг" есть?
– Ноу "Туборг". "Эфес", гуд "Эфес"! – по-собачьи улыбается Гаврила.
– Ладно. Десять банок вашей мочи. Понял? Десять! – Ренатик энергично показывает Гавриле десять пальцев, причем Гаврила от этого жеста в страхе отшатывается. – Принесешь девять – убью. Что дальше? Виски – триста. Нет, отставить! Триста пятьдесят. А... давай пузырь! Так! – Ренатик гулко сглатывает слюну, ерзает, дышит, сопит, вытирает пот со лба. – Салатов – пять. Нет, шесть. Два запасных. Суп... Суп отставить. У вас не суп, а...
– Ренатик, – волнуется Оля, виновато косясь на нас.
– Что Ренатик? Ренатик хочет кушать! Так. Из супа вашим мумиям клизмы ставить. Рыба. Что с рыбой? – Волнение, сопение, чудовищное колыхание тела; ресторан весь, как завороженный, следит за Ренатиком; с улицы даже заглядывает, разинув рот, какой-то сопливый турчонок на велосипеде. – Рыба – большая. Понял? Биг фиш. Очень биг. Есть у тебя, лишенца, большая рыба? Покажи. Бегом. Мухой.
Турецкий Гаврила подагрически семенит на кухню. Через минуту он и еще один какой-то рахитичный юнга несут на блюде большую рыбу. Ренатик остервенело нюхает ее, любознательно тычет в нее мизинцем (двое паралитиков при этом еле удерживают поднос в руках), заглядывает рыбе в зубастый рот, как коню.
– Это не рыба, а теща дяди Степы. Сволочь ты, Гаврила. Я тебя уволю. Хлопчика тоже. Но не сейчас.
Гаврила соединяет на своем лице муку вины и восторг подобострастия. Кажется, что вот-вот он начнет оправдываться: "Сами мы люди не местные..." Но он молчит. Молчит и рыба. Ее оловянный глаз смотрит на мир спокойно и безучастно.
– Так, ладно, – рокочет Ренатик. – Жарь свою верхоплавку. Тебе дается пятнадцать минут. Понял? Дальше. Что дальше? Лаваш. Десять лавашей.
– Куда столько ? – робко встревает Оля. Уже произнося "столько", она понимает, что затеяла это дело зря.
Ренатик разрывается, как шаровая молния.
– Всем молчать! Пятнадцать лавашей! Я съем четырнадцать. Теперь: гарнир. Гарнир – это важно. Гарнира должно быть много. Заявляю это как пьющий татарский москвич. Картошка. Жареная. Чтоб хрустела. Громко. Большое блюдо, с горкой, – он показывает руками большое блюдо и горку, турки опасливо делают два шага назад. – Боитесь? Правильно. Могу и убить. Шутка. Что дальше? Креветки. Покажи креветки, халдейская морда.
Всеобщий переполох. Появляется блюдо креветок, разложенных на льду. Креветки хорошие, крупные, с полладони, настоящие королевские креветки.
– Помесь тараканов с презервативами! – Ренатик возмущен. – Я буду есть этих гимназистов?! Сволочи! Ладно. Двадцать штук. Двадцать, понял? – Следуют два жеста, турки два раза вздрагивают. – Принесешь девятнадцать – изнасилую всех. И хлопчика тоже.
У хлопчика такое лицо, как будто его уже изнасиловали. Он болезненно улыбается, ежится, по турецкой национальной привычке немедленно чешет все, что чешется.
– А ты, – Ренатик тычет пальцем в юнгу, – чтоб вымыл руки, Плохиш. Не вымоешь – глаз высосу. Вот так... – Ренатик, как насос, втягивает воздух и издает звук плевка, похожий на удар трехколенного бича. Плохиш паралитически вздрагивает и перестает чесаться. Следует еще десяток заказов. Наконец стол накрыт. Турки в трудовой пене, как лошади. Их уже семеро, четверо из этого ресторана, трое прибежали из соседнего. Пора. Пора кушать, Ренатик.
Ренатик тут же опрокидывает стакан виски. Немедленно виски запивается тремя банками пива. Все это происходит меньше чем за минуту. В нежной тишине ресторанчика Ренатик сосредоточенно издает глотательные звуки. Такое ощущение, будто где-то рядом проплыла рота аквалангистов.
– Так, – говорит Ренатик. – Теперь к делу.
Первый лаваш, тучно смазанный маслом, вползает в рот Ренатика, как бумажка в факс. Еще стакан виски. Две банки "Эфеса". Натруженное пузырение аквалангистов. Ренатик крякает – сизый фейерверк ошалевших голубей взмывает в небо с противоположного тротуара. Оглядываясь, шарахается в сторону велосипедист.
– Добре! – говорит Ренатик, сваливая три салата в одну тарелку. Подумав, сваливает четвертый. – Надо есть часто, но помногу.
Пока я созерцаю разлетающихся голубей и велосипедиста, салатиков уже нет. Я застаю взглядом только кончик второго лаваша. Дальше – со всеми остановками. Виски. "Эфес". Картошка. Рыба. "Эфес". Салат. Лаваш. Виски. Лаваш. Рыба. Картошка. Креветки. Виски. "Эфес". Рыба. "Эфес". Картошка. Лаваш. Лаваш. Креветки...
Закономерности исчезают. Логика загадочна. Ресторанчик со всех сторон облеплен гляделыциками.. Их уже несколько десятков. Ренатик прекрасен. Соло на креветках исполняется особенно виртуозно, с соловьиными подщелкиваниями. Наконец солист откидывается на спинку стула. Раздаются аплодисменты. Ренатик смотрит на аплодирующих печально, он пресыщен славой.
Он меланхолично выпивает бутылку вина, заедает фруктами, молчит. Молча ест мороженое, второе, третье...
Сейчас мы разойдемся по номерам. Сбор – на ужине. Выспавшийся Ренатик, сверкая антрацитами глаз, снова начнет свое выступление:
– Гаврила, к кормушке! Сейчас ты будешь делать мне шашлык. Не перебивай папу. Шашлык из барана. Из почечной части. Ты знаешь, где у тебя почки, дегенерат? Повернись. Кругом, говорю! Вот здесь у тебя почки, животное! У барана они там же. Вы с ним вообще похожи. Ты понял, из чего ты сделаешь мне шашлык? Иди. Хлопчика отдай, он будет заложником...
И так далее.
И так каждый день, минимум два раза, днем и вечером. Утром Ренатик спит. Пока не проголодается. Встает часов в двенадцать и бросает тело в бассейн. Бассейн не сразу понимает, что с ним произошло, а когда понимает – уже поздно. Ренатик задорно, невинно и грациозно резвится: чуть-чуть кричит, слегка сучит ножками, бьет ладошками по воде и т.п. Разумеется, весь отель собирается вокруг бассейна. Иногда прилетает вертолет береговой охраны и подозрительно кружит над отелем. Сорвав аплодисменыты, Ренатик идет в номер, сливает весь минибар в стакан, выпивает, крякает, звуковой волной уронив картину со стены. Дальше – поход к Гавриле. Сон. Бассейн. Минибар. Гаврила. Сон... И так – до самого отлета.
Прощались мы в аэропорту. У нас были разные рейсы. Ренатик и Оля улетали на полчаса раньше. Прощался Ренатик примерно так:
– Ну, ребята, до встречи. Слава Богу, уезжаем мы из этой клоаки. Не знаю, как вам, а мне так и не удалось нормально поесть. И выпить по-человечески тоже не удалось. Пьющему московскому татарину в Турции делать нечего. Прощайте. Вы – хорошие ребята. Пьете и едите вы, правда, маловато. Но в вас что-то есть. Ну, до встречи. Приеду в Москву, хоть поем как следует. Попью "Туборга". Кончились мои мучения. Ну, будьте здоровы. Не забывайте нас...
Нет, Ренатик, мы тебя никогда не забудем!

(c) Владимир Елистратов.
voldimar: (Default)
- Запомни, Япутра, прямое дерево всегда рубят первым. Уподобляйся кривому!
- Так вот почему вы такое уёбище! - вкричал Япутра, смутив Учителя.
voldimar: (Default)

Три самых часто задаваемых вопроса лектору астрономии


Популяризаторы науки иногда любят делать рейтинги "самых-самых" вопросов, на которые им приходится отвечать. Вот профессор астрофизики университета города Нью-Йорк и лектор в местном планетарии Чарльз Лю (Charles Liu) на основе своего опыта выделил такие самые часто-задаваемые ему вопросы -
1. Есть ли Бог?
2. Существуют ли пришельцы?
3. Что случится, если я упаду в черную дыру?

и вот его ответы на эти вопросы.
space.com


Read more... )
Page generated Aug. 18th, 2025 04:56 pm
Powered by Dreamwidth Studios